В последние годы на страницах газет и журналов часто ведется полемика о состоянии современной Российской армии и, в частности, о положении людей, которые составля­ют ее основу — офицеров. Наш корреспондент (газета Московского округа ПВО «На боевом посту») встретился с известным писателем  К. Рашем и предложил ему отве­тить на вопросы.

Карем Багирович, в об­ществе и армии сегодня нет единой духовной основы,  ца­рит разнообразие    политичес­ких взглядов. Как    должен относиться,    на  ваш  взгляд, офицер   к   своему  руководст­ву, если он не разделяет его действия и убеждения?

Однажды,    когда Нико­лай I посетил Англию, стра­ной правил слабоумный    ко­роль. Бенкендорфа,    который его сопровождал, потрясло, как английские дворяне    от­носились   к    своему королю. Они говорили с ним, как будто перед ними са­мый Умный, благород­ный   человек, как бы  давая понять, что  каждый из  них дворянин, а не шпана.

Важно понять, что армия, как и любое устойчивое об­щество, держится на уваже­нии к себе, родным, коман­дирам. Один из начальников говорил: я готов проводить офицерские собрания, но бо­юсь, что если буду с подчи­ненными на равных, они за­втра начнут хлопать меня по плечу и перестанут подчи­няться. К сожалению, у нас утрачено чувство меры то­варищества в отношениях ме­жду старшим и младшим.

До революции генерал мог рассказать анекдот, и офи­цер не стал бы хлопать его по плечу. Но самое страш­ное, когда офицер плохо го­ворит о старшем начальни­ке. Для меня трагедия, что в нашей демократической печати некоторые офицеры плохо говорят о своем воен­ном министре. С точки зре­ния военной нравственности это   аморально.

—           А если министр оборо­ны Старовойтова иди Новод­ворская?

- Так вот в этом трагизм службы. Есть знаменитая книга   «Неволя      и    величие солдата». Величие солдата не может быть без его нево­ли: Зная, что с его точки зрения начальник не прав, офи­цер не может позволить се­бе об этом говорить вслух. Если мы этого не понимаем, то мы не понимаем всей сложности службы.

Поводов недовольства на­чальниками в нашей жизни много. Даже если министром обороны будет Старовойтова, каждый офицер обязан стро­го выполнять ее требования. Я с глубоким уважением отношусь к нашему минист­ру обороны, Президенту и ничего не могу сказать о них плохого, потому что я солдат. На злословие я не имею пра­ва. Все гражданское населе­ние имеет, а у солдата этого права нет. От этого он толь­ко поднимется в глазах лю­дей. Тайна укрепления та­кой структуры, как армия, заключается в сохранении чести человека в погонах. Оттого, что  офицер знает много и терпит (христианс­кое отношение: не суди), военный человек сохраняет свое физическое и душевное здоровье. А здоровым, разу­меется, хочет быть всякий.

Ни один офицер в форме не имеет права появиться на митинге, потому что мундир является символом знамени страны. Когда кайзер гово­рил, что всякий, кто оскор­бил офицера, оскорбил меня лично, то думаю, всякий, кто оскорбил кайзера, оскорбил каждого офицера лично. В этом принципе отношений стержень любой армии. Это самое глубокое   восприятие чести.

Если человек говорит: я хороший, а он плохой — этот человек с гнильцой. Здесь элементы надлома. Американцы говорят, что здоровый человек считает здоровым себя и другого. Я призываю к такому подходу. Командир — отец победы, и поэтому он всегда прав.

— Другими словами, вы этику отношений ставите вы­ше интересов дела?

—           Не может существовать дело, которое могло    бы расходиться с этикой. Все воен­ные   мыслители   утверждают, что   четыре       пятых   победы зависит от нравственности   и одна  пятая  от  материальной подготовки.

Все, о чем я говорю, это четыре пятых. Эти четыре пятых в течение многих ты-сячелетий военной истории нас научили: если армия хо­чет побеждать, она должна при любых обстоятельствах чтить командира. Это и есть самая глубокая нравствен­ность не только в армии, но и в обществе, и в церкви.

А если руководитель ве­дет в  пропасть, все должны за  ним следовать и глубоко
соблюдать этику?

Вы  берете  патологический случай.    А я говорю   о нормально   развитом   обществе. Если мы избрали прези­дента, то должны безоглядно доверять ему и следовать его политике.

— Кто, на ваш взгляд, са­мый великий солдат России? — Я 30 лет занимался традициями русской армии; рус­ского офицерства. Самый ве­ликий солдат в истории Рос­сии за все. ее существование— это генерал Горбатов. Два раза он был в ГУЛАГе. В юности он поклялся, что будет говорить до самой смерти при любых обстоятельствах толь­ко правду. Когда ему перед войной сказали: завтра вый­дешь и перед полком  объя­вишь, что твой командир дивизии — враг народа, он вы­шел и сказал: мой командир дивизии — не враг народа. Его отправили на Колыму, в ГУЛАГ.

Горбатов за всю свою  жизнь не выпил  ни одной рюмки водки, ни разу не ма­терился, ни разу не солгал и был прекрасным солдатом во времена Сталина. Его даже ГУЛАГ не сломил. Величие офицера в том, чтобы пода­вить в себе мелкие, гадкие чувства, в том, чтобы выра­жать интересы Отечества и считать, что командир всег­да прав. Это самая высшая мудрость.

Способствовала ли рус­ская  литература воспитанию офицера такого типа?

Я    считаю      вершиной русской   военной   прозы   рас­сказы   «Дроздовцы    в  огне».
Но у людей, признанных     в начале   нашего   века  авторитетными,    другая  точка  зре­ния.

Арнольд Венет в 1927 году задался целью перечислить 12 лучших ' романов мира. Все сдай оказались русскими.

Розанов'перед смертью ска­зал, что Россию убила лите­ратура.   '

Когда один из самых вели­ких военных мыслителей граф Мольтке побывал в 80-х годах прошлого века на выставке художника Вере­щагина в Берлине, он кате­горически запретил воен­ным ее посещать. Почему выставку Верещагина в Па­риже запретили смотреть даже молодежи? Его карти­ны были проникнуты вели­чайшим гуманизмом. Эти мо­менты сегодня    очень важно

понять. Такого типа литера-^ туры, картин у нас в России было очень много. 300 лет вся русская литература и живопись ориентировались на слабейшего.

«Бедная Лиза», «Бедные люди»,  «Униженные и оскорбленные». Потом целая галерея лишних людей. А пока Чацкий пугал бедных старух в салонах, русские, моряки сделали 35 кругосве­ток в ревущих 40-х широтах.

Русская литература дейст­вительно великая, но за 300 лет она не дала ни одного типа моряка и до 1917 года ни одного типа казака.

Если вспомнить героев Толстого, ни один человек в бою никого не убивает. Рос­тов занес шашку над голо­вой драгуна и отвел ее в сторону. Пьер Безухов путал­ся под ногами, остальные ге­рои незаметно      принижены.

«Война и мир» — злобная сатира на русскую армию. И тем не менее это великая ли­тература.

После Чацкого,  Онегина, Печорина мы кончили Челкашом.  Даже в советское  время все наши герои-деревенщики—продолжение лиш­них людей. Прошло 10 лет бесцензурной свободы. За 1985 — 1995 годы 5 тысяч наших писателей окончательно разрушили образ героического человека, которым жила со­ветская литература. За 800 лет русской и советской ли­тературы создано только два полноценных мужских обра­за: Тарас Бульба и Павел Корчагин. Учитывая то, что крестьянские дети умирали в Отечественную в погонах лей­тенантов, Василий Теркин должен был быть офицером, но и этого не случилось.

Что нам делать дальше?

Продолжать опираться на слабейшего?      

А главное, от чего бы я хотел всех предостеречь: ры­ба никогда с головы не гни­ет, как учит христианство, она гниет с каждого из нас. В этом одна из причин гибе­ли нашего общества.

А как же относиться   к тому, что денежное довольст­вие офицера сегодня меньше
заработка лавочника?   

Ни одного офицера    не украшают    разговоры о том, что ему мало платят. Сегод­ня нет ни      одного офицера, который бы  получал меньше академика Трубачева — ученого с мировым именем.

Старуха, которая не чита­ла Клаузевица, видит, что прошел офицер в гражданс­кой куртке, из-под которой выглядывают военные брюки. Я понимаю, что это позор для Отечества, когда военные вынуждены       переодеваться.

Для чего содержится ар­мия? Конечно, для укрепле­ния государства. Офицер — его главная опора, его обра­зец чести и достоинства. Поэтому, образно говоря, его боевая готовность должна проявляться повсюду и слу­жить образцом для лучших образов нашей литературы.   

                              Беседовал Владимир ДЕРНОВОЙ.